✍ 22

Сейчас модно носить бороду, но волосы на моём лице растут крайне нерегулярно. Сейчас можно носить солнечные очки, но я постоянно забываю их в солнечный день, и прячу в футляр в день дождливый. Сейчас модно надевать короткие шорты, и подворачивать их, но мне шорты не идут даже неподвёрнутые. Сейчас можно курить влажный табак из пакетика, но я почему-то кашляю от запаха даже обычных сигарет. Я езжу на фиксед-гире с тормозами, не фотографирую еду в инстаграм, не пишу в твиттер, фейсбук и инстаграм ерунды о своей жизни. Разве что кроме этой. Я аналоговый человек в цифровом мире. У меня есть мотороллерный шлем «Веспа», но я никогда не сидел за рулём мотороллера. Я читаю бумажные книжки, покупаю на рынке цветы для Ани, мясо для кошки и молоко для себя. Еще немного, и я начну писать биографию, отращу бороду, куплю «Веспу», сниму тормоза, подверну и закурю. Начинать хорошее надо в старости, или когда впадёшь в неё.
Механизированное подземелье затягивает в себя самых различных людей. Вот грустная девушка, сжимающая в руках засохшую розу — судя по цветку, она провела в подземелье уже целую вечность. Вот весёлый, улыбающийся человек с стальными крючьями и стержнями, сдерживающими его переломанную руку, они торчат прямо из плоти, объединяясь в причудливый и жутковатый стальной рукав. Вот целая и наглая мужская рука проверяет женскую ягодицу, на месте ли она и не потеряла ли привычную упругость. Вот пять огромных рюкзаков, покачиваясь и горбясь, сходят с самодвижущейся лестницы и переходят на бег, стараясь успеть в подземный поезд. Желтые люстры в сотни электросвечей качаются от волн прохладного воздуха, вылетающего из бесконечных туннелей. Герметичные коридоры выложены белоснежной плиткой, и каждую ночь их тщательно отмывают от рук и ног,
От тех, кто не хочет и тех, кто смог,
От упавших лепестков роз,
От улыбок и слёз,
От случайных общений
И неотвеченных сообщений.
Людская толпа пляшет на месте, тысяча тонн человеческих тел одновременно поднимается и опускается в прыжке, сводя Землю с орбиты и друг друга — с ума. Море радостных лиц колышется и разбивается о сталь ограждений, случайные брызги чрезмерной радости отбрасываются назад стражами в белом. Их бог возвышается над ними, чуть старый, но всё такой же прекрасный, такой же любимый, прямо как на затёртых пластинках. Он может делать с ними всё, что захочет. Он поливает людей из пластиковой бутылки, а на них падает святая вода. Он орёт на слушателей в мегафон, а их ушей достигает сладкая, божественная музыка. Биологическая машина умножения складывает движения, эмоции, звуки и впечатления. Огромная человеческая многоножка лежит на спине и шевелит в воздухе десятками тысяч рук, на каждой надет жёлтый бумажный браслет. На моём запястье — такой же браслет, это значит, что он — тоже мой бог, часть этих впечатлений, света и звука принадлежит мне, и только мне. Я достаю из холщевой сумки пластиковую камеру, взвожу плёнку и прижимая окуляр к глазу. В эту секунду со сцены раздаётся «Вуу-хуу», всё вокруг дрожит, взрывается и сметается в невообразимом вихре — я жду еще полвдоха и нажимаю кнопку спуска.